Сердце ворона  - Анастасия Логинова

«Выходит, господин Харди и правда ее любит… – сделала немудреный вывод Лара. – Зачем тратить такую прорву денег, чтобы получить руку девицы, которую не любишь?»

Пока Лара размышляла, как бы свести воедино и все рассказанное Даной, и совсем недвусмысленные взгляды господина Харди вчера за ужином, она как будто со стороны услышала свой задумчивый голос:

– Бедный господин Харди. Он сделал для вас невозможное – а вы изменяете ему с его другом…

На сей раз ее дерзость Дана не пропустила. Сердито свела аккуратные черные брови, но ответила достаточно ровно и рассудительно:

– Мне известно, что они ничуть не друзья. И я не изменяла жениху: с Константином Алексеевичем мы наедине-то впервые побыли лишь здесь, в пансионате, нынешней ночью. Гуляли вдоль берега и говорили о разном. Нам надо было поговорить, Лара, не осуждайте меня. А то, что вы видели в буфете… это случилось лишь раз. И этого больше не повторится – я все решила. Я выйду за Джейкоба Харди! Если, разумеется, вы, Лара, не вмешаетесь.

Голос ее звучал строго и решительно. Однако в глазах Лара угадывала бездну смятения, страх и мольбу. Ничего она не решила. Дана Ордынцева считала себя взрослой барышней, курила папиросы и целовалась с мужчинами. Но на самом деле она, похоже, не очень-то далеко ушла от Лары: точно так же боялась принимать важные для собственной жизни решения.

О чем была ее невысказанная мольба? Чтобы Лара не говорила ничего Харди? Или наоборот – сказала? И тем самым расстроила бы вынужденную помолвку.

– А если я расскажу ему? – смелее спросила тогда Лара.

– Вероятно, свадьба расстроится, – с заминкой ответила Дана.

– И вы выйдете за Константина Алексеевича?

Вопрос вовсе не испугал Дану – она об этом, конечно, думала. Но в ответ печально покачала головой:

– Вероятно, что нет. Он служит мелким клерком в той конторе и получает жалкое жалование, которого едва хватает, чтобы прокормится самому. А еще карты… он проигрывает огромные суммы, он весь в долгах. Какая уж тут женитьба?

Лара успела даже воздух в легкие набрать, чтобы скорее ей возразить – ведь есть же завещание! Кон получит пансионат в полное свое распоряжение, как только ему исполнится тридцать один, или когда женится. Тут даже мама-Юля ему не помешает!

Но Лара не смогла этого сказать почему-то. Будто ком в горле застрял. Сказать – означало предать матушку, встав на сторону ее врага. А что будет с пансионатом, родным Лариным домом, под руководством такого дельца, который и выучиться-то не сумел? А что станет с самой Ларой и матушкой?..

Лара промолчала. В конце концов, все еще может разрешиться миром – а сказать она всегда успеет.

И, все-таки чувствуя стыд за утаенную правду, Лара поспешила скорее скрыться с глаз.

– Не волнуйтесь, Дана, я не стану ничего рассказывать господину Харди о вас, – уже набегу заверила она.

Тем более что и впрямь следовало поторопиться: вспомнив о матушке, Лара вспомнила и то, что она звала ее, дабы обругать. Не обсушив платья, зажав туфли подмышкой, Лара, как была босиком, побежала прочь.

Лара торопилась. Подниматься наверх следовало по узкой тропинке среди валунов, которые и отделяли ее бухту от пляжа; а потом еще пришлось пролезть между прутьев решетки – Лара всегда возвращалась так. За этим-то своеобразным занятием – лазаньем сквозь забор – ее и застала madame Щукина. Разумеется, столь ярко начавшееся утро могло закончиться только так…

Madame Щукина устроилась на площадке перед самым спуском к морю. Разложила на скамейке шифоновую юбку, не оставив и клочка свободного места, а подле нее, как верный раб, стоял Конни и обмахивал Щукину, будто опахалом, ее же шляпкой. Благо размеры шляпки это вполне позволяли. Madame, довольная тем, что подловила очередную Ларину неловкость, улыбалась и походила сейчас на кошку, наевшуюся сметаны.

– Ларочка, вот так чудная встреча! – с ядом заметила она, пока Лара лезла сквозь решетку. – Вы еще и босиком… Что ж, буду знать, милочка, что это модно в ваших краях? Ох, Богдана Александровна, и вы тут как тут?

Дана, оказывается, поспевала следом. Она тоже была без обуви и чулок, и тоже пролезла через прутья. Только стыдиться этого вовсе не собиралась, и теперь надевала свои туфельки, как ни в чем не бывало. На madame с Коном она бросила всего один короткий взгляд – кажется, одна Лара и заметила, как черны в этот момент стали ее глаза.

«Интересно, она и впрямь способна утопить соперницу?» – подумала тогда Лара.

Возможно, что-то почувствовала и Щукина: задеть Дану она ни разу больше не попыталась. Благо, ее девочка для битья никуда отойти с глаз до сих пор не посмела.

– Ларочка, – продолжила она, – право, если б я знала, что вам нечего одеть, то я еще вчера подарила бы вам несколько пар отличных кожаных ботинков, почти новых.

– Спасибо, madame, не стоит… – Лара не знала, куда себя деть от стыда и мялась, разглядывая свои до сих пор босые ноги.

– Ах, не скромничайте, милочка!..

– Лара, Богдана Александровна, рад встрече! – Кон, видимо, подумал, что она закончила, или же и ему наскучило слушать Щукину. – А мы остановились видом полюбоваться. Здесь ведь не было прежде этих деревьев, Лара, что-то я не припомню?

– Не было, – охотно переменила тему Лара, – да и скамейки не было, и забора над пропастью. И каменной плитки на земле тоже не было – Юлия Николаевна приказала место облагородить.

– Верно, – вспомнил Кон, со сладкой грустью глядя на море внизу, – при батюшке здесь какие-то бочки были свалены – на них и сидели.

– Да… – без голоса согласилась Лара, и у нее защемило сердце от тех воспоминаний.

Смотровая площадка возвышалась над морем. Отсюда прямо на пляж вела крутая каменная лестница – бог знает, кто ее строил, но она стояла здесь задолго до того, как Алексей Иванович выкупил пансионат. С двух других сторон площадку ограждала решетка каслинского литья, меж прутьями которой Лара и выбиралась на тропку к своей бухте. Впрочем, безопасным спуск был лишь слева, а справа начинался самый настоящий обрыв. Обрыв желтел глинистой землей с редкими каменными выступами да колючими кустами репейника, а кончался глубоко внизу серыми скалистыми валунами, щедро омываемыми морем. Свалишься – костей не соберешь.

– Это очень правильно, Ларочка, что ваша маменька занялась, наконец, делом, – снова влезла Щукина, – но следовало бы еще и тропинку камнем замостить, а то неудобно.

«Тебе дай волю – так все здесь камнем выложишь, не единой травинки не оставишь… – с тоскою подумала Лара».

Но она только улыбнулась, как всегда. Улыбка вышла жалкой, и Щукина, воодушевившись, продолжила:

– Вы все-таки, Ларочка, непременно загляните к Анне Григорьевне – я ее, голубушку, предупрежу, чтоб она все ненужное вам отдала.